– Господи, да зачем я буду ему вредить?
– Ой, бросьте, – фыркнул Мораган. – Вы же знаете, о чем речь.
– Речь о том, что Гай, тридцатипятилетний, богатый, знаменитый и обладающий жизненным опытом, – это бедная доверчивая овечка, которую необходимо защищать, а я, который моложе его в два раза, – демон-совратитель, способный ему навредить? Шантажировать его, полагаю, вы это имели в виду.
– Уверена, Майкл никогда не думал, что…
– Я лучше пойду на кухню давить чеснок. Причиной могли быть чеснок с луком, который Эйдриан резал, мог – гнев, а могло и всего лишь притворство – поскольку случившееся в дальнейшем представлялось в этих обстоятельствах драматически верным, – в чем бы причина ни состояла, но на глаза Эйдриана навернулись слезы. Он смахнул их:
– Простите, Анджела.
– Милый, ну не будьте смешным. Все обойдется. Майкл просто хотел… найдите мне сигарету, ладно?.. Он просто хотел увериться.
С лестницы донеслись шаги Гая.
– Эгей, медвежонок мой сладкий! Папочка вернулся.
Слова эти заставили Эйдриана поморщиться. Анджела погладила его по рукаву.
– Ты ведь любишь его, правда, милый? – прошептала она.
Эйдриан кивнул. Лучше иметь эту жуткую бабу в союзницах.
– Все обойдется, – сказала она и поцеловала его в щеку.
За едой Эйдриан демонстрировал точнейшим образом выверенную привязанность к Гаю. Привязанность не падшего, но обожающего существа; не прилипчивую и собственническую, но радостную и доверчивую. По дороге домой Майкл и Анджела на все лады расхваливали друг другу его стряпню, остроумие и благоразумие.
Гай был очень тронут. Он уткнулся носом в плечо сидящего на софе Эйдриана.
– Ты мой редкостный лисенок, я тебя не заслуживаю. Ты волшебный, чудный, и ты никогда не покинешь меня.
– Никогда?
– Никогда.
– А если я стану волосатым и толстым?
– Не будь глупым ребенком. Пойдем баиньки с Гаинькой.
В вечер перед последним днем съемок Гай попросил Эйдриана доставить письмо в один из домов Баттерси и принести ответ. Зак, человек, которому предназначалось письмо, будет ожидать его, однако Зак – знаменитая голландская поп-звезда, и всеобщее внимание его стесняет, так что пусть Эйдриан не удивляется, если он поведет себя странно.
Эйдриан попытался припомнить хоть одну живущую в Южном Лондоне голландскую поп-звезду, у которой была бы нужда стесняться всеобщего внимания, и не смог, – впрочем, поведение Гая и отсутствие в его тоне обычной сентиментальной ласковости наводили на мысль, что дело это серьезное, поэтому Эйдриан промолчал и наутро с удовольствием тронулся в путь.
Зак был довольно дружелюбен:
– Дружок Тони? Здорово, рад познакомиться. Ты мне что-то принес?
Эйдриан вручил ему конверт.
– Гай… то есть Тони… сказал, что будет ответ.
– Ответ? А как же, непременно будет. Подожди здесь минутку.
Конверт с ответом был запечатан, и Эйдриан, шагая назад по мосту Челси, размышлял, не стоит ли, вернувшись домой, вскрыть его под струей пара и прочитать то, что кроется внутри. В конце концов он решил этого не делать. Гай ему доверял, а побыть для разнообразия честным человеком даже забавно. Он вытащил свою «Антигону» и принялся читать на ходу. Тут присутствовало своего рода притворство – Эйдриану нравилась мысль, что все видят, как он читает по-французски, однако помимо этого ему хотелось сохранить беглость своего французского. Способность объяснять французским туристам дорогу, а то и вступать с ними в переговоры неизменно производила на Дилли сенсацию.
Он дошел до Кингз-роуд, повернул налево. Около «Таверны Короля» происходила какая-то стычка. Компания ацетонщиков сражалась, используя в качестве оружия баллончики с краской. Один из них окатил красной струей Эйдриана, спешившего проскользнуть мимо.
– Ой! – воскликнул тот. – Посмотри, что ты наделал.
– Ой, посмотри, что ты наделал! – заорали они в ответ, подделываясь под выговор Эйдриана. – А ну, ускребывай, жопа!
К мирным переговорам ацетонщики явно расположены не были, и Эйдриан счел за лучшее убраться. Однако те решили бросить свою игру и помчались за ним.
«Вот черт, – думал Эйдриан, выскакивая на Байуотер-стрит. – Зачем я вообще с ними связался? Ты идиот, Эйдриан! Теперь из тебя выбьют двадцать сортов дерьма». Он слышал топот догоняющих его ацетонщиков. И тут… о радость из радостей! Внезапно взвыла сирена приближающейся полицейской машины.
Двое хулиганов ударились в бегство, и один из полицейских помчался за ними. Трех других прижали к стене и обыскали.
– Слава богу! – пыхтя, вымолвил Эйдриан.
– К стене, – сказал ему сержант.
– Простите?
– К стене.
– Но это за мной они гнались.
– Ты что, плохо слышишь?
Эйдриан, принимая требуемую позу, уперся руками в стену и расставил пошире ноги.
– А это что?
– Что именно? – спросил Эйдриан. Он видел только кирпичную стену.
– Вот это, – ответил полицейский, разворачивая Эйдриана к себе и показывая ему конверт.
– А, это письмо. К моему другу. Частное.
– Письмо?
– Ну да, письмо.
Полицейский надорвал конверт и вытащил из него полиэтиленовый пакетик с белым порошком.
– Занятное письмецо.
– Что это? – спросил Эйдриан. Полицейский открыл пакетик, окунул в порошок палец.
– А это, цветочек ты мой, – облизывая палец, ответил он, – по меньшей мере два года. Два года, без проблем.
Стол, два стула, скрипучая дверь, сигаретный дым, окно отсутствует, поблескивающая желтая краска, далекий рокот Кингз-роуд, немигающие карие глаза сержанта-детектива Кантера из группы по борьбе с распространением наркотиков.